Предлагаем вашему вниманию письмо украинского рабочего корреспондента о положении трудовых мигрантов в Польше.
Нищета, рост тарифов, ущемление прав, рабский труд за еврокопейки и другие прелести капитализма в его империалистической стадии, которым делится «Революционный Союз».

Украинское рабочее движение сегодня размыто множеством проблем. На него влияют война, социальная раздробленность вследствие массовой миграции и особенно – распространение индивидуализма среди самих работников. «Каждый сам за себя» – таков негласный девиз многих трудовых мигрантов, подрывающий солидарность и коллективную борьбу за права.

Я работаю грузчиком на одном из предприятий в Польше и на собственном опыте убедился, как за границей разлагаются рабочее единство и взаимопомощь. В этом письме я поделюсь личной историей о том, как в среде украинских работников-мигрантов рушится коллективизм и крепнет индивидуализм и к чему это приводит.

Специальная операция России в Украине в 2022 году породило новую волну трудовой миграции. Украинская диаспора в Польше резко выросла: люди массово уезжали на запад, спасаясь от войны. Ехали в основном женщины и дети, но также целые семьи. В июле 2022-го уехал за границу и я. Уже в августе, на своей первой работе в Польше, я услышал характеристику, которую наши мигранты за границей дают сами себе: «Каждый сам за себя и сам по себе – думайте о том, как бы лучше устроиться». Эту фразу бросил мой украинский коллега, когда объяснял отношение земляков друг к другу на чужбине. Горькая ирония в том, что уже через месяц этого коллегу уволили – он пытался выпросить у хозяина фермы перевод с тяжёлой полевой работы на более лёгкую, в помещение.

Моё первое место работы действительно наглядно показало, почему за границей «каждый сам за себя». Это была сезонная работа на ферме по выращиванию ёлок. Условия там оказались тяжёлыми: неофициальное трудоустройство, почасовая оплата 14 злотых (меньше минимальной даже по меркам 2022 года), никакого транспорта до места – добираться на работу нужно было самостоятельно. Сама работа заключалась в том, что рабочие по восемь часов в день сидят на поле с саженцами ёлок и вручную выпалывают траву вокруг них. Задача физически непростая: приходится тянуться вперёд на полтора метра, выдёргивая сорняки и стараясь не повредить крохотные ёлочки (их высота всего от двух до десяти сантиметров). Я и представить не мог раньше, что целое поле можно прополоть канцелярским ножом.

Большинство в бригаде на ферме составляли женщины. Мужчин было мало, и иногда меня, как единственного парня, перебрасывали на более тяжёлые задачи – скажем, таскать сетки или трубы. В целом же никакого «гендерного разделения труда» там не было: тяжёлую физическую работу выполняли все – и мужчины, и женщины. Нередки были случаи, когда женщин выгоняли расчищать заросший участок: восемь человек должны были за смену вырубить кусты, высокую траву и мелкие деревья на нескольких гектарах. Механизация на ферме существовала, но технику давали только на уборку урожая, всю остальную работу люди делали вручную.

Такие условия не способствуют солидарности. Каждый думал лишь о том, как выжить и найти место получше. Выражаясь фигурально, перед украинским работником-мигрантом в Польше стояло два «стула»: первый – тяжёлая черновая работа в поле, второй – труд полегче на промышленном объекте. Я, проработав пару месяцев на полях, уже в октябре смог пересесть со «стула» фермерского труда на «стул» индустриальный – устроился на склад при одном предприятии.

Перейдя осенью 2022 года на работу на склад, я ожидал лучших условий. Действительно, там труд был организован иначе, однако и проблем хватало. Чтобы понять последующие события, опишу вкратце специфику нашего склада и систему найма.
Ночной склад, куда я устроился грузчиком, занимался комплектацией и отгрузкой товаров. Весь процесс делился на три участка:

• Сборщицы заказов (женщины) ходят по залу с платформенными тележками и собирают товары с полок по накладным. На каждой полке хранится определённый вид продукции: тяжёлые товары (например, упакованные бутылки воды или мыла примерно по 20 кг) лежат на отдельных палетах; более лёгкие товары размещены на полках по несколько видов на палету; мелочи хранятся по много видов в секции. Женщины должны собрать в час не менее шестидесяти разных позиций товаров, совмещая лёгкие и тяжёлые грузы. Например, за час нужно успеть собрать разнообразный набор: десяток пачек порошка, бутылки с бытовой химией, мыло, влажные салфетки, краски для волос и т. д. – всего шестьдесят наименований. Эта норма отслеживается и влияет на зарплату: больше сделал – больше получаешь, меньше сделал… Ну, если делаешь меньше на протяжении двух-трёх месяцев – на выход.
• Грузчики (мужчины) – нас было примерно шесть-восемь человек – загружают собранные заказы в машины: крупные фуры комплектуются палетами с товаром, средние машины – так же палетами, а мелкие грузовики – вручную «стенкой» (коробки штабелем). В начале смены мы формировали палеты для больших машин, затем занимались погрузкой малых. Наша работа зависела от того, что и сколько насобирают женщины.
• Водители погрузчиков – самая малочисленная часть команды (несколько человек). Они управляют электропогрузчиками, которые подвозят на отгрузку целые палеты товаров, а также пополняют запасы товаров на полках внизу. Если сборщице нужен товар с верхних ярусов стеллажей, она запрашивает по рации погрузчик, и водитель привозит палету с нужным товаром с верхней части склада на нижний. Без этих работников складской процесс бы встал.

Работа на складе была тяжёлая, но свободная. Смена длилась двенадцать часов (ночь с 18:00 до 6:00). В отличие от многих заводов, где перерывы по расписанию и начальство стоит над душой, к нам относились лояльно: можно было самому выбрать время одного получасового обеда и перерывов на перекур, спокойно сходить в туалет – главное, чтобы план выполнялся.

Контракты на работу оформлялись через посредника. Важная особенность: большинство украинцев, включая меня, были наняты на склад через кадровое агентство по контракту типа «umowa zlecenie» (аналог краткосрочного договора подряда). Только местные работники (в том числе несколько украинцев) имели прямой контракт «umowa o pracę» с предприятием. Разница огромна. «Umowa o pracę» даёт полные соц. гарантии: оплачиваемый отпуск, больничные, защищённость от внезапного увольнения. «Umowa zlecenie» через посредника – совсем другое дело. По сути, это временный контракт на месяц или квартал с автопродлением, который можно расторгнуть в любой момент. У работников на «злецене» нет никакого соцпакета и стабильности. График может меняться произвольно: сегодня вас припрягут на десять часов, завтра – на шесть, а послезавтра вообще скажут не выходить, если нет заказов. Работодатель напрямую за вас не отвечает – он платит агентству, а уж агентство расплачивается с вами (удерживая свою долю).

Таким образом посредник откусывает заметную часть зарплаты. По моим оценкам, через агентство мы получали на руки примерно на 20-22% меньше, чем могли бы получать на прямом контракте – разница доходила до 1000-1250 злотых в месяц. Эти деньги оседали у фирмы-посредника за её «услуги». Фирме-заказчику (складу) такая схема тоже выгодна: можно быстро набирать и сокращать работников по мере нужды, не платя им больничных и отпускных. А если что-то пойдёт не так, всегда можно заменить мигрантов на других – кадровое агентство подвезёт свежую силу, даже нелегалов при необходимости. Работник же в этой формуле оказывается самым бесправным звеном. Чуть больше денег «на руки» (за счёт отсутствия отчислений) оборачивается отсутствием любых гарантий.

Когда я пришёл на склад, там работало около сорока пяти человек, из них восемь украинцев (пятеро на «злецене» через агентство и трое на прямых «умовах о праци»). Я стал девятым украинцем, а через месяц взяли ещё одного – итого нас стало десять. Три украинские женщины работали сборщицами заказов, шестеро мужчин – грузчиками (среди них один наш соотечественник был водителем погрузчика), а ещё один выполнял хозяйственные задачи вроде уборки. Казалось бы, такая своя «диаспора» на предприятии должна была держаться вместе. Но дальнейшие события показали обратное.

Первые месяцы на новом месте прошли спокойно. Я освоился и медленно вливался в коллектив. Однако вскоре произошёл резкий спад заказов. В феврале 2023 года работа буквально встала. Иностранцев, как самых беззащитных, урезали по часам первыми. После ежегодного собрания, на котором руководство бодро отчиталось о перспективах, нам, украинцам на «умовах злеценя», внезапно стали давать лишь по пять-шесть часов смены вместо обычных восьми-десяти. Поляков с прямыми контрактами нельзя было просто так отправить домой (у них по договору положены полные сто шестьдесят часов в месяц), а вот «злеценьщиков» урезать могли сколько угодно. Фактически, начиная с первой недели февраля, каждую ночь несколько украинцев из десяти отправляли домой раньше. Иногда после семи часов работы, иногда – после пяти, а бывало – спустя и четыре часа смены: дальше, мол, остаются только штатные.

Так продолжалось пару недель, пока внутри нашей украинской бригады не начались подковёрные игры. Неформально украинцы разделились на две группы. Первая группа – трое моих коллег – сумела сдружиться с начальниками ночных смен. Они каждый день болтали с нашими польскими бригадирами, вместе пили кофе, после работы выбирались «на пивко». Эти трое быстро сообразили, что дружба с начальством может дать привилегии. Через знакомых бригадиров они договорились, что при нехватке заказов им будут оставлять полные смены (восемь-десять часов), а остальные «лишние» украинцы пойдут по домам. Вторая группа – пятеро остальных украинских рабочих, включая меня, – внезапно оказалась обделена работой. Нас начали стабильно отпускать спустя четыре часа, в то время как наши хитрые коллеги оставались работать допоздна и зарабатывали больше.

Мы почувствовали себя обманутыми своими же земляками. Вместо того чтобы вместе требовать у начальства равномерного распределения работы или хотя бы минимальных часов для всех, три работника выбрали личную выгоду ценой ущерба для пяти других. Это был настоящий удар по коллективу. Попытаться конфликтовать с начальством мы побоялись: я был ещё новичком и зависел от хороших отношений с коллегами, две другие девушки только вышли на работу и тоже не решились ссориться, остальные колебались. Работа на складе при всех нагрузках казалась слишком уж хорошей, чтобы потерять её из-за скандала. Всё-таки свобода передышки и отсутствие постоянного нажима начальства были для нас большим плюсом, и терять такое место не хотелось.

Мы попробовали пожаловаться через наше агентство-посредника, надеясь, что куратор повлияет на распределение смен. Но кадровая фирма отреагировала вяло: на наши сообщения отвечали одними смайликами в мессенджере, толком ничего не обещая и проблему не решая. Стало очевидно, что добиваться справедливости нам никто не поможет.

В итоге в апреле 2023 года, проработав несколько недель по четыре-шесть часов и не видя перспектив, наша обделённая группа решила не терпеть. Мы уволились со склада и ушли на другое производство в надежде найти там более стабильный заработок. Таким образом, вместо сплочённого протеста против урезания часов произошло банальное рассыпание коллектива: каждый попытался спасать своё положение в одиночку. Троица «приближённых» осталась на складе (им там было комфортно), а остальные неудовлетворённые разбежались кто куда.

Спустя несколько месяцев, в сентябре 2023-го, я вернулся на тот же склад, надеясь, что ситуация улучшилась. За время нашего отсутствия там многое изменилось не в лучшую сторону. Во-первых, численность работников уменьшилась: вместо сорока пяти человек в ночную смену теперь выходило около тридцати пяти, причём часть старых сотрудников ушла по состоянию здоровья (неудивительно – десятилетия работы на этом складе давали о себе знать). Во-вторых, украинская бригада заметно поредела. Из ушедших вернулись только двое (я и ещё один коллега). Один украинец успел за это время устроиться на склад напрямую, по «умове о праци». Появился и новый работник-украинец через посредника, но одновременно одна украинская женщина на прямом контракте ушла в долгий отпуск по болезни, после которого её и вовсе уволили. В итоге к началу 2024 года на складе оставалось всего шесть украинцев (четверо на «злецене» и двое на прямом контракте).

И что же «старая гвардия»? Те самые трое коллег, что устраивали свои дела дружбой с начальством, по-прежнему держались особняком. Более того, за время нашего отсутствия они стали ещё увереннее. Старый бригадир сменился, но эта троица и с новым начальником быстро «подружилась». Теперь у них было три друга среди руководства – два начальника ночной смены и бригадир. Они всё так же ходили вместе курить и пить кофе по полчаса во время смены, иногда задерживая работу. В общем, личная выгода для них по-прежнему стояла на первом месте, а собственного коллектива как не было, так и нет, украинцы не ощущают себя единым фронтом – каждый сам по себе.

Сказать по правде, нас с коллегой, вернувшихся на склад, это уже мало заботило. Работы к осени 2023 года опять стало достаточно, все трудились полный рабочий день.

Прежде чем перейти к финальным событиям, упомяну ещё одну фигуру, появившуюся на складе в наше отсутствие. Речь о новом украинском работнике, который пытался поднимать важные вопросы, но вместо сплочения коллектива добился обратного эффекта. На первый взгляд, это был довольно общительный парень, однако очень скоро он проявил себя эксцентрично. Он громко заявлял, что «читать книги бесполезно – их пишут одни идиоты», утверждал, будто «вся история – это мировой заговор и ложь». В общем, производил впечатление не самого образованного человека. Тем не менее именно он оказался самым громким критиком условий труда и хотел бороться за справедливость.

Надо признать, идеи у него были правильные. Он справедливо возмущался тем, что наше агентство-посредник перестало выполнять условия договора: когда мы устраивались, нам обещали предоставлять жильё (хостел) или выплачивать компенсацию за его аренду. Однако после нашего увольнения весной 2023-го владелец хостела разорвал договор с фирмой, и украинским рабочим, жившим там, пришлось срочно искать квартиры самим. Наша же фирма-посредник умыла руки и ничего не компенсировала, хотя по условиям работы нам полагалась доплата около 400 злотых за съёмное жильё. Новый коллега требовал вернуть эту доплату, а также ввести доплату за транспорт (на многих польских предприятиях действительно платят примерно 200 злотых, если работник добирается сам). Кроме того, он поднимал вопрос о рабочей одежде и инвентаре: мол, почему мы должны сами покупать перчатки, форму и прочее? Он же прав: нормальные фирмы выдают спецодежду, а наш посредник экономил даже на этом, выдавая форму раз в год (не учитывая, что она изнашивается, и не обращая внимания на сезон).

Казалось бы, вот оно – знамя, под которым можно объединиться и потребовать улучшения условий труда. Но никто не захотел поддерживать этого активиста. Причина проста: его личное поведение и репутация свели на нет всю правоту его слов. Он плохо работал и регулярно подводил коллектив: мог намеренно тянуть время с погрузкой машины (ожидая, пока весь товар накопится) вместо того, чтобы постепенно вывозить палеты, – из-за этого в проходах скапливались тележки и коробки, мешая сборщицам. Он устраивал конфликты по пустякам. Например, у нас на складе есть правило: вилочный погрузчик с обратной вилкой оставляют для женщин-сборщиц, чтобы им было легче поднять тяжёлый заказ; у нас, грузчиков, погрузчики с вилами вперёд. Так этот товарищ принципиально игнорировал требование: брал «женский» погрузчик себе и нахально заявлял, что все подождут, пока он поработает. Он принципиально не хотел говорить на польском, демонстративно не интегрируясь в преимущественно польский коллектив. Более того, ходил по цеху и поучал всех, «как надо правильно работать». Неудивительно, что его ненавидели и поляки, и свои. Любые здравые требования, исходившие от него, воспринимались в штыки. Его активность, по сути, дискредитировала саму идею борьбы за права: ведь если за доплаты и жильё ратует такой лентяй и хам, то в глазах окружающих это выглядит фарсом. Никто из нас не хотел быть с ним в одной обойме.

В конечном счёте всё осталось по-прежнему. Тот скандальный коллега хоть и шумел, но ничего не добился, только поссорился со всеми. Некоторые украинцы за полтора года ушли с предприятия, но на их место приходили новые – такая текучка кадров стала нормой. Наступил 2025 год, а изменений не произошло. На февраль 2025 года у нас числилось около тридцати двух работников, из них шесть украинцев (двое по прямому контракту и четверо через посредника).

Наконец наступило событие, проверившее наш разрозненный коллектив на прочность. 27 февраля 2025 года приехал наш куратор от кадрового агентства и ошарашил новостью: «Наша фирма закрывается. Склад возьмёт вас к себе напрямую на пару месяцев, потом, возможно, вернёмся». Стало ясно, что наш трудовой договор «умова злеценя» аннулируется, и дальше мы как бы временно переходим на прямой найм на склад.

Мы попытались прямо на месте выяснить подробности: когда заключат новые договоры, как будут выплачены деньги за отработанный февраль? Но коллективной дискуссии не получилось. Один из тех троих «дружков начальства» равнодушно бросил: «Мне всё равно, я и так увольняюсь», – и демонстративно вышел покурить. Ещё один украинец (муж работницы на прямом контракте) тоже не стал возмущаться: «Да ничего страшного, всё нормально. Раз сказали, что вас берут на склад, – работаем дальше». Фактически, двое сразу выбрали позицию «не высовываться»: у первого имелись запасные варианты, у второго – гарантированное место. А мы, остальные трое (я и две коллеги), переглянулись и промолчали. Нас было меньшинство, да и, честно говоря, не хватило духу качать права, когда свои же напарники выставляют тебя паникёром. Куратор от агентства ограничился дежурным «всё будет хорошо» и на том удалился.

Начались тревожные ожидания. Март 2025-го мы отработали уже как бы напрямую на складе, но без подписанных контрактов, на честном слове. Зарплату за февраль нам не выплатили, сославшись на заморозку счетов агентства. В начале марта мы втроём (я и две украинки) пытались совместно надавить на местное руководство склада: нас успокоили, что нас возьмут в штат, а вопрос зарплаты решается. Склад действительно выполнил обещание: через несколько дней нам выдали аванс за март и заверили, что о нашей ситуации известно руководству. Но февральский заработок по-прежнему висел долгом – его должна была выплатить, как оказалось, «разорившаяся» фирма-посредник, которую на деле вручную обанкротили, так как правоохранительные органы обнаружили мутные схемы с нелегалами.

Мы стали думать, что делать дальше. Обращаться в официальные органы (инспекцию труда, суд) не хотелось: во-первых, мы верили обещаниям; во-вторых, боялись испортить отношения с новым работодателем; в-третьих, просто побаивались – мало ли, депортируют или уволят, мы же мигранты. Тут выяснилось, что у мужа нашей коллеги есть личный номер телефона директора той самой фирмы-посредника. Мы решили действовать мирно: позвонили ему, он согласился встретиться и отдать деньги наличными. Но дважды встречу переносил: то «зуб разболелся», то «задерживается в дороге». Наконец, 18 апреля 2025 года, через полтора месяца ожиданий, он передал нам пакет с деньгами через знакомого, бывшего сотрудника нашего склада. Так мы получили свою заработанную плату, да ещё и без налогов, что называется, «в конверте».

Можно сказать, нам повезло. Позже мы узнали, что в других городах Польши до сотни украинских рабочих оказались в такой же ситуации с этим же агентством и остались ни с чем: фирма закрылась, деньги за последний месяц зависли, людям пришлось подавать в суд, собирать подписи, устраивать акции протеста. Вероятно, наш хитрый директор решил откупиться от проблем по-тихому: кинул денег нам троим, чтобы мы не шумели, и сконцентрировался на более серьёзной угрозе – коллективном иске сотни работников из Катовице. Как развивалась там ситуация, мне, к сожалению, не удалось узнать.

Признаю: получив деньги, мы поступили неправильно. Нам выпал шанс проявить солидарность – объединиться хотя бы втроём и присоединиться к тем, кого тоже кинули. Вместо этого каждый думал о себе: мы были рады, что выкрутились малой кровью, и решили «не создавать проблем». К тому же начальство склада прямо попросило нас «не вести себя агрессивно», заверив, что поддержит, если вдруг дело дойдёт до разбирательств. И мы предпочли не качать лодку.

Этот случай окончательно показал, насколько рыхлым стал наш коллектив украинских работников. По сути, никакого единства не существовало. Ещё в феврале шанс сплотиться был упущен: стоило одному заявить, что ему всё равно, а другому махнуть рукой – и вопрос о совместных требованиях был снят. Апрельская история с деньгами только закрепила этот разброд. Мы чудом сохранили место и зарплату – во многом благодаря тому, что были на складе не первый год и на хорошем счету, а также из-за активности пострадавших в другом городе, которые подняли шум, тогда как мы были на отшибе и малочисленны.

Индивидуализм на рабочем месте приносит массу негативных последствий и для самого коллектива, и для успеха борьбы за права, и даже для эффективности работы предприятия. Когда часть работников становится подлизами начальства ради личной выгоды, это деморализует остальных и подрывает доверие друг к другу. Одни коллеги начинают «есть» часы работы других, чтобы заработать побольше самим. Кто-то получает преференции, а кто-то оказывается за бортом. В результате любые попытки совместно отстаивать свои права тонут во взаимных обидах и подозрительности.

В нашем случае угодничество перед начальниками привело не только к расколу коллектива, но и к падению производительности. Пока троица «друзей бригадира» пила кофе и отлынивала, остальные вкалывали. Работа замедлялась, заказы собирались медленнее. Если бы это продолжилось и дальше, руководство компании наверняка взялось бы за «наведение порядка»: всех лишило бы тех самых вольностей, которыми мы дорожили (свободный график перерывов, доверие без мелочного контроля и прочее). На счастье «индивидуалистов», до открытого конфликта дело не дошло: они вовремя разбежались или встроились в систему. Но коллективизм на нашем примере так и не возродился.

Главный вывод, который я сделал: наёмному работнику, особенно мигранту, нельзя выжить в одиночку, не навредив себе подобным. Сегодня ты хитришь и получаешь лишние часы, а завтра окажешься один перед лицом проблемы. Тебе могут не выплатить зарплату или уволить без объяснений – и вот тогда понадобится плечо товарища, а его рядом нет. Без коллективной организации не может быть и речи о защите прав трудящихся, ведь только вместе можно представлять угрозу, что показал опыт рабочих из Катовице, которые устроили проблемы директору. Это же показывал исторический опыт 19 и 20 веков.

И раз уж я обращаюсь к аудитории левого медиа, скажу прямо: для марксиста, коммуниста, да и просто сознательного рабочего первым делом важно оставаться добросовестным товарищем. Революционные речи ничего не стоят, если сам оратор ленится и халтурит в ущерб коллективу. Активист, который призывает к борьбе, должен пользоваться уважением коллег, иначе он только скомпрометирует идею. Наш «бунтарь» с требованием доплат получил презрение, потому что сам работал из рук вон плохо, и страдали от этого не капиталисты, а обычные рабочие. И его правота потонула в неприязни к нему.

И проблему индивидуализма, наряду с пассивностью, нужно воспринимать не как возможную преграду, а как задачу, которую нам нужно решать. Не будет самоорганизации – всё снова закончится крахом: капиталист не выплатит зарплату или после травмы просто выкинет тебя на улицу в чужой стране с угрозой депортации.

Таким образом, индивидуализм на рабочем месте недопустим. Ни мигрант, ни штатный сотрудник не добьётся справедливости в одиночку. Нужно помнить, что от поведения каждого зависит благополучие всех. Только поддерживая друг друга и действуя сообща, рабочие могут улучшить свои условия труда и дать отпор эксплуатации. Мой опыт украинского рабочего в Польше тому подтверждение: там, где «каждый сам за себя», в итоге проигрывают все.